Замечать, в дни памяти каких святых случаются с нами важные события, советовал преподобный Варсонофий Оптинский. В этом он видел явный знак их сокровенной заботы о нас. Каждый раз, поминая свою бабушку 7 марта, я удивляюсь тонкости Промысла Божия, даровавшего ей, убежденной коммунистке, кончину в канун советского праздника и несоветское покаяние перед смертью.
Антонина Егорова, студентка педагогического училища. Сентябрь 1941 года
Антонина Васильевна Шмелёва, в девичестве Егорова, родилась в январе 1925 года в семье очень бедных крестьян на одном из хуторов Саратовской области. Отец ее был участником Кронштадтского мятежа, но чудом смог избежать наказания. По доброму совету он затерялся в глуши, потом переехал в Саратов, жил с семьей в бараке, в коммуналке. Несмотря на ум и незаурядный характер, всегда работал чернорабочим и сумел не попасть под каток репрессий.
В семье росло трое детей – Антонина, Николай, Надежда, да еще сирота – младшая сестра матери, тоже Антонина. О жизни каждого можно было бы написать повесть или даже роман, ведь на их долю выпали такие непростые годы: голод, война, послевоенная бедность... Но было и много светлого, доброго. Часто вспоминала бабушка, как экономили они копеечки с завтраков, чтобы сходить в театр Оперы и балета. Как верили в дело, которому посвятили свою жизнь, – а была она очень талантливым филологом, закончившим сначала училище, а потом и Саратовский Государственный Университет. Как любили труд и умели ко всему относиться внимательно. «Отец всегда говорил нам: или учиться, или работать. Лодырей не терпел, к образованию относился с большим уважением», – вспоминала бабушка.
Идеалисткой она была настоящей, несмотря на исповедуемый научный материализм. Жила просто, ничего не скопила. В идеалы партии верила, о жизни задумывалась глубоко и всерьез. Вот только отсутствия навыка покаяния не хватало ей, чтобы принять, хотя бы на излете жизни, идеализм христианский. «Я идеальный человек, у меня недостатков нет», – заявляла она на полном серьезе.
А еще из классового сознания выводила она возможность и даже право осуждать других, «классово чуждых» – хорошо одетых дам в театре ее юности, мещан и мещанок, к которым, к сожалению, приписывала и свою мать. Отношения матери и дочери были очень непростыми, из очень уж разных эпох они были, а закончились и хуже того – разрывом и взаимными обидами. «Мама не была мне другом», – с грустью констатировала бабушка в преклонном возрасте, упрекая все тот же – мещанский – ее взгляд на мир.
Антонина Шмелева, 50-е годы
Родители Антонины, особенно мать, были верующими, дети – воспитанники атеистической школы. Как результат – неверие, изменить которое можно было только чудом. «Мариночка, да что ж я ему скажу, надо же верить для этого», – говорила бабушка в ответ на предложение позвать к ней священника, чтобы поисповедоваться, причаститься. Тогда, лет за восемь до смерти, у нее случился инфаркт, я переживала за участь ее души в случае чего. Но что скажешь в ответ на такие искренние и честные слова?
Отношение к Богу, к храму в последние годы у Антонины Васильевны было какое-то свое, сокровенное. Вроде бы никак не относясь к религиозной традиции, она все же просила сына отвезти ее в храм, когда силилась простить давнюю сердечную обиду. Там ставила свечи за упокой обидчика и о чем-то молилась. А когда сын принес «Библейский словарь» (к слову сказать, весьма среднего уровня), она отметила: «Я, конечно, никуда ходить не буду, что и говорить, в моем возрасте. Но рада, что узнала обо всем этом».
...Шли дни и годы, похожие друг на друга, без особых событий и перемен. И даже онкология, открывшаяся года за три до смерти, не приводила к видимым ухудшениям ее здоровья и течения жизни. Не раз у меня было ощущение, что есть во всем этом какой-то смысл, но какой – непонятно.
И вот, к концу января 2014 года, когда бабушке пошел девяностый год, наступило стремительное ухудшение ее самочувствия. Она стала терять ясность ума, сдавать физически. Ранним утром 7 марта ее не стало. И только после этого я узнала удивительные подробности этого ухода.
Антонина Васильевна Шмелева, 80-е годы
На вопрос сына, нужен ли крест на могиле, раз она была коммунисткой, его жена Лариса ответила при мне: «Нужен, конечно. Она примерно за месяц мне сказала: ?Вот ведь как получилось – все, во что мы так верили, разрушилось. А надо было в храм ходить, в Бога верить, как родители?». После этого ее жизнь вышла на финишную прямую, оставался только один, самый важный, урок.
Вечером, накануне ее ухода, Лариса услышала из комнаты бабушки какой-то крик. И подойдя ближе, расслышала слова: «Мама, прости меня, мама!» Вот этого, уже практически бессознательного, покаянного вопля и ждал, оказывается, от нее Господь. Через несколько часов Антонины Васильевны не стало.
Хоронили ее в первое воскресенье Великого поста – в день Торжества Православия. А в комнате висел календарь с мартовским пейзажем и стихами классиков, которых она так любила, стояли ее книги с аккуратными заметками. «Господь мой еси ты, яко благих моих не требуеши» (Пс., 15, 2). А требуешь, вернее, даришь драгоценную возможность покаяния. Даже вот так – в последние часы жизни.
